Даниэль Дефо - Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.]
И как только позволили силы, Робинзон пошел на то место, где на скате горы давно уж заприметив подходящую глину. Но не так то просто оказалось что-нибудь вылепить из нее. Никогда в жизни не упражняясь в этом искусстве, Робинзон не знал, как взяться, и недалек был от ребенка, делающего пирожки из песку.
Посудины выходили у него такие неуклюжие, безобразные, что нередко с досады он тут же разбивал их кулаком. Иногда разваливались они от собственной тяжести, иногда трескались, когда бедный мастер выставлял их сушиться на солнце, уцелевшие же небольшие горшочки, даже хорошо, высушенные и твердые, как камень, начинали пропускать воду через несколько часов. О том же, чтобы варить в них пищу, нечего было и думать. Так продолжалось не день и не два, а больше месяца бился Робинзон, пока случай не помог ему. Как-то, разгребая угли костра, чтобы испечь в горячей золе клубни растения, вроде картофеля (их звали бататы, как он узнал впоследствии), он наткнулся случайно на черепок одного из разбившихся горшков. Черепок накалился докрасна, а когда остыл, то имел совершенно другой вид, чем остальная посуда: он затвердел, как камень, и блестел. Конечно, Робинзон слыхал, что глиняную посуду обжигают, но думал, что для этого нужны особые печи, теперь же решил попытаться обжечь свои произведения без долгих разговоров просто на костре. Надо было только сделать так, чтоб огонь продолжался долго и был, по возможности, одинаковым. Набрав хороший запас топлива, Робинзон составил один на другой пять горшков, внизу побольше, наверху поменьше, обложил дровами, хворостом и поджег костер.
По мере того как дрова прогорали, он подкидывал новые и продержал горение очень долго.
Почти всю ночь провел он у костра, только под утро одолел его сон. Проснувшись, он прежде всего кинулся к костру, нетерпеливо разгреб золу…
О, радость! Все горшки были целы; ни один не лопнул, вид их был гораздо красивее прежних. Дав совершенно остынуть, Робинзон с замиранием сердца налил в один из них воды: она не протекала нисколько! Никто не видел и некому было посмеяться на тот дикий танец, который с радости проделал Робинзон вокруг костра. Только Дружок, заразившись его весельем, с лаем скакал вокруг него.
— Погоди, Дружок, будет теперь и тебе плошка для воды, а то, я знаю, ты часто пить хочешь, а на речку бежать далеко! — обещал счастливый хозяин. — Теперь мы с тобой заживем хорошо, Дружище! Сейчас сварим суп! Понимаешь — суп! Давненько мы его не едали?
И поставив на края двух камней самый большой горшок, Робинзон налил в него воды, положил кусок козлятины, несколько бататов, щепотку соли и осторожно развел под ним огонь.
Через несколько времени котел преисправно закипел, вода бурлила, как дома, вкусный пар подымался столбом. И собака, и хозяин остались очень довольны обедом и опустошили дочиста весь котел.
Робинзон был в таком восторге от своего изобретения, что все последующие дни только и делал, что лепил самую разнообразную посуду. Изредка бывали неудачи и посуда лопалась, но все-таки хозяйство его обогатилось чрезвычайно.
VII
«ДАЧА» РОБИНЗОНА. ГОДОВЩИНА НА ОСТРОВЕ
Когда силы Робинзона восстановились окончательно, он решил подробно осмотреть остров, или, по крайней мере, ближайшую его часть, потому что, как он убедился во время беглого осмотра с горы, остров все же был настолько велик, что надо было не один день, чтоб обойти его.
Прежде всего он пошел к той бухточке, куда причаливал свои плоты. В нее впадала узкая речка, и он пошел вверх по ее течению. По низким берегам тянулись ровной гладью луга с густой, мягкой травой, дальше они постепенно переходили в возвышенность. Тут рос в изобилии табак, роскошный, с высокими и сочными стеблями.
Было множество и других растении, названий которых он не знал. По наслышке, он вспоминал, что есть растение, называемое кассова, из корней которого индейцы делают хлеб, и очень хотел найти его, но это было невозможно, не зная его с виду. Зато, по мере того как возвышенность покрывалась лесом, начал он встречать и знакомые плоды. На склоне, небольшой прогалины он вдруг увидел на земле круглые и продолговатые, большие, желтые дыни, как он убедился, разрезав и отведав одну. Такой завтрак пришелся по вкусу, но пройдя немного дальше в лес, он просто замер от восторга: деревья были увиты виноградными лозами и отовсюду красиво свешивались совершенно спелые гроздья винограда.
Только боязнь захворать умерила несколько аппетит Робинзона. Тут пришло ему в голову, что хорошо бы наделать изюма из винограда, и, таким образом, во-первых, сохранить его впрок, а во-вторых, сделать питательное и вкусное лакомство. Он решил в ближайшее же время заняться этим. Местность кругом становилась все прекраснее, светлый ручей протекал тут, все цвело и благоухало, казалось, что это роскошный, на-диво разведенный сад. Робинзону было и радостно и грустно смотреть на него.
«Скольким людям можно бы здесь жить счастливо и привольно! — думал он. — Я здесь полный хозяин, все это мое, я стал так богат, что невозможно даже оценить мое богатство, а что за радость мне в нем? Я бы предпочел сотую долю всего этого, лишь бы разделить остальное с другими людьми!»
До вечера гулял и наслаждался Робинзон, темнота захватила его, он влез на дерево и заночевал тут. На другой день, набрав в бывший с ним мешок винограда и не совсем еще вызревших лимонов, которые тоже росли тут, он отправился домой. Предварительно много кистей винограда он срезал и развесил на кончиках ветвей, на самом припеке.
Виноград же, принесенный с собой, весь погиб: ягоды были так спелы и сочны, что все передавились и стали почти несъедобны, только лимонам не сделалось ничего.
Местность так очаровала Робинзона, что сгоряча он решил переселиться, туда совсем.
— Самое некрасивое место выбрал я для своего жилья! — говорил он себе. — Голые скалы надо мной, а деревья вокруг не приносят никаких плодов. То ли дело там! Глаз радуется, и стоит протянуть руку, чтоб иметь, прекраснейшие плоды! — Но, поразмыслив хорошенько, он увидел, что, пожалуй, преимущества на стороне прежнего места.
Во — первых, там не видно моря ниоткуда, он был бы там совершенно отгорожен от внешнего мира, дикари могли бы притти и овладеть им, непредвиденно и неожиданно. А, потом укрепить свое жилище там нечем, да не было и крепкой пещеры, в которой можно бы укрыться, если непогода разрушит палатку.
И Робинзон решил устроить в лесу только «дачу», как он прозвал ее шутя про себя. Он разбил прочный шалаш, обгородил его наглухо высоким частоколом, и снова в два ряда, промежуток между которыми закидал хворостом; для входа была приставная лесенка. В шалаше устроил он кровать, стол, стул и шкафик для хранения провизии.
